О. Г. Аникст - педагог, организатор профобразования в РСФСР, основатель и первый ректор Московского института
новых (иностранных) языков (нынешний Московский государственный лингвистический университет).
(1886, Кишинёв — 1959, Свердловск)
BОСПОМИНАНИЯ Ольги Григорьевны АНИКСТ
1. Первые годы жизни. Кормилица
Родилась я в Кишиневе в многодетной семье, в которой я у матери была как будто тринадцатая. Моя мать, родившая 18 детей, не могла кормить меня грудью и отдала женщине, по имени Ханка. Эта женщина за 3 рубля в месяц стала моей кормилицей. У Ханки была дочь старше меня на 3-4 года. Муж ее был рабочим табачной фабрики. Жили они бедно. Одноэтажный домик в глубине двора, у самого помойного ящика. Одна комната с плитой для кухни. Ханка была добрая и хорошая женщина. Была она высокая, стройная, работящая, любила чистоту. Ее муж часто работал дома и начинял гильзы табаком. Играя, я иногда мешала ему работать, но он терпеливо переносил мои шалости. Каждый месяц по субботам Ханка носила меня к родителям на показ и, чтобы я лучше выглядела, подкрашивала мне щеки папиросной бумажкой и тщательно одевала. Получив у родителей плату, она уносила меня обратно. Я охотно всегда шла к ней. В 5 лет Ханка хотела отвести меня домой насовсем, оставив меня у родителей, но я долго плакала, просилась к ней обратно, и родители вернули меня к ней, где прожила я почти до 7 лет. Я дружила с ее дочкой и чувствовала себя у них в доме очень хорошо, несмотря на то, что кормились они скудно. На всю жизнь сохранила я лучшую память о ней и своих детских годах, проведенных в ее доме.
Семья Браверман в начале 20 века.JPG
К родному дому я привыкла нескоро. Все годы, пока я жила в Кишиневе, я ходила к Ханке, делилась с нею своими радостями и огорчениями, водила к ней свою подругу Эстер, занималась с ее дочерью и подготовила ее к поступлению в профессиональное училище. Когда я уезжала в Одессу, Ханка подарила мне колечко, которое я много лет бережно хранила.
Из этого периода мне запомнилось коронование Николая Второго, когда мне было 7-8 лет. Мой старший брат Мануил приехал на каникулы из Одессы, где он учился в училище.
Брат был социал-демократом. Он взял меня в Городской сад, где должен был быть праздник по случаю коронации. В городе были развешены разноцветные бумажные фонарики, на улицах, на тротуарах горели в глиняных плошках огоньки, а в городском саду было гуляние, и мне любопытно было увидеть торжественную церемонию. Мы полагали, что увидим самого царя, но это была фантазия. Потом позднее царь приезжал в Кишинев на военный смотр войскам, нам ученицам пришлось встречать его, мы были в парадных формах, пришлось кланяться – таково было распоряжение инспекции просвещения.
2. Школьные годы
Моя мать была очень набожным человеком. Она считала, что девочки могут не учиться. Мальчиков учили в хедере (еврейская школа для мальчиков), девочки должны помогать по хозяйству и учиться быть хозяйками. Некоторые старшие сестры учились в одноклассном училище, некоторые занимались дома, и я, лежа на печке, прислушивалась и выучила много стихов, а затем научилась у них читать по складам. Учиться меня отдали в одноклассное училище. Поступив туда, я очень быстро научилась читать и писать. Одна из моих старших сестер против желания родителей пошла учиться дальше. Она окончила гимназию, а затем научилась трикотажному ремеслу. Мать из-за этого несколько лет с ней не разговаривала. Эта сестра и настояла, чтобы я перешла учиться в двухклассное училище, хотя мать была против этого, так как там учились и по субботам и преподавали закон божий, что ей не нравилось. Эта сестра научила меня скрывать от матери, что я хожу по субботам в школу и говорить, что я хожу лечить глаза. Эта же сестра всячески помогала мне в том, чтобы я дальше училась. Она стала хлопотать, чтобы я держала экзамен в женской гимназии, надеясь, что меня, как способную, могут принять на бесплатное обучение. С помощью знакомых сестры и брата Мануила я дома готовилась к поступлению в гимназию. Но все это оказалось фантазией. При наличии в то время процентной нормы для евреев, это было доступно лишь для детей богатых родителей. В государственную гимназию меня не допустили, и я держала экзамен и поступила в частную гимназию Скоморовской.
Проучилась я в этой гимназии недолго, так как мои родители были бедны, а частная гимназия не была заинтересована в бесплатных ученицах. Начальница гимназии, преподававшая сама французский язык, с каждым разом все более настойчиво требовала от меня форменной одежды и платы за обучение. Чем лучше я старалась учиться, тем настойчивей она напоминала об этом, что было мне очень обидно, и я решила попытаться поступить в бесплатное профессиональное училище, которое за год до этого закончила моя старшая сестра. Вот однажды, после французского урока я ушла из гимназии, оставив там книги и метрическое свидетельство, и направилась к заведующей профессионального училища просить, чтобы меня допустили к экзаменам. К экзаменам меня допустили, но нужно было предъявить метрику, а мне еще не было полных десяти лет, необходимых для поступления. Тогда отец отправился в управу и за полтинник достал мне метрику, в которой мне было полных десять лет. В то время это не считалось зазорным.
Я оставила гимназию и держала экзамен в профессиональное училище.
3. Наше училище (1897 год)
Учительница, принимавшая экзамен, сказала, что по общим предметам я смогу учиться в 4 классе, а по ремеслу – только в 3-ем. После обид и оскорблений в гимназии я была согласна на все. После обследования материального положения семьи, так как училище было бесплатное и туда принимали детей только из бедных семей, меня приняли на картонажное отделение, в 4 класс.
Учебный год уже начался, и мне было поставлено условие, чтобы я усиленно занималась и догнала других учениц. Когда меня привели в класс, то посадили вместе с Эстер Шмулевич. Эстер вскоре стала моей подругой, и эту дружбу мы сохранили с нею на всю жизнь. Oнa хорошо успевала по ремеслу, но отставала по предметам, а у меня было обратное положение, и мы стали помогать друг другу.
Наше училище существовало на благотворительные средства ЕКО – еврейского колонизационного общества, которое ставило своей целью распространение ремесленного труда и знаний среди еврейской молодежи. Учились в училище 6-8 лет. По общей программе подготовка соответствовала 4 классам мужской гимназии. Некоторые выпускники после небольшой подготовки дома сдавали экстерном за 7 классов женской гимназии. Большая часть выпускников, окончив училище, уезжала в другие города в поисках работы, потому что в Кишиневе в то время промышленности практически не было. По ремеслу в училище было три отделения: швейное, шляпно-цветочное и картонажно-галантерейное. В швейное отделение все шли охотно, в другие – по определению заведующей. Меня определили в картонажно-галантерейное отделение.
Учились мы четыре часа теории и четыре часа ремеслу. Училище всегда нуждалось в средствах, и мастерские должны были приносить доход. Заказы выполнялись, как правило, лучшими ученицами. Нашей мастерской заведовала Эвелина Исааковна Розен. Она часто сама ходила по магазинам и аптекам в поисках заказов. Иногда заказчики сами приходили в мастерскую. Мы делали коробки для кондитерских изделий и аптек, сумки и портфели, пояса на лайковой коже, бывшие тогда в моде, кошельки и прочее. Замки и другая фурнитура выписывались из Польши или даже из Германии, так как у нас тогда такие вещи не производились.
Заведующая училищем Ревекка Николаевна Добрускина сумела привлечь хороший состав педагогов. Сама она преподавала русский язык и литературу. Из преподавателей припоминаю Дору Израилевну Мичник, Софью Осиповну и Полину Осиповну Эфруси, преподававших арифметику, Софью Борисовну, преподававшую рисование, Абрама Захаровича Рабиновича, преподававшего естественную историю (впоследствии работал со мною в Главпрофобре), Сусанну Павловну и Марию Павловну Рашкович-Дорошевских и надзирательницу Анну Борисовну Фукельман.
Преподаватели старались прививать нам выдержку, выносливость, терпение к труду и к занятиям и дать нам
как можно больше передовых знаний.
Формально считалось, что Сусанна Павловна преподает гигиену, а на самом деле она читала нам элементарный курс химии, физики и электричества.
Историю мы должны были учить по Иловайскому, но учительница читала собственные заметки и рекомендовала нам читать Ключевского и Милюкова. Учебный процесс по теории был построен таким образом, что мы на уроках не делали никаких записей, чтобы лучше развивалось внимание и память. В каждом классе выбирали одну или двух учениц, которые на другой день по памяти записывали этот урок, и затем остальные ученицы записывали его под диктовку на большой перемене или после занятий. В училище была хорошая библиотека. Преподаватели часто дежурили там, давали советы, что читать, и часто спрашивали изложение прочитанного.
По их рекомендации за годы учебы мы познакомились с русской классикой и полюбили ее. В училище мы пользовались бесплатной медицинской помощью. Нас лечил главным образом доктор Дорошевский. Перед каникулами все проходили медосмотр, после которого наиболее слабых и нуждающихся посылали на лето в бесплатную колонию для подкрепления здоровья.
Строгая, но доброжелательная атмосфера училища нам нравилась, и мы по окончании долгое время сохраняли с ним связь. Примером доброго отношения к ученицам может служить учительница по ремеслу Е. И. Розен, которая, будучи в Германии в 1907 году на усовершенствовании, навестила меня во Франкфурте-на-Майне. Когда она узнала, что я еще мало зарабатываю, она потом прислала мне небольшую сумму из своих собственных средств.
Закончила я училище по предметам в 1904 году, а по ремеслу – в 1905. Кроме училища, экзамен нужно было держать в ремесленной управе. Выдержав экзамен, я получила звание подмастерицы по картонажно-галантерейной специальности, которое давало мне право проживать во всех городах Российской империи независимо от национальности. Моей мечтой было попасть в Петербург или в Варшаву, где тогда широко были развиты предприятия по кожевенным изделиям, но увы, ни туда, ни сюда я не попала, а окончив, уехала в Одессу, где тогда происходили потемкинские события.
Наше училище я всю жизнь вспоминаю с удовольствием и любовью, а с подругой по парте, Эстер, дружила всю жизнь.
Приятно также вспомнить, что окончила я училище с отличными отметками по всем упомянутым в свидетельстве предметам, а специальности, полученные мною в училище, много раз выручали меня в жизни, особенно в эмиграции.
4. Первые шаги в революцию
В старших классах училища под влиянием наиболее передовых педагогов и откликаясь на события того времени, многие стали интересоваться нелегальными брошюрами и книгами, стараясь понять происходящие события, найти ответы на свои вопросы и свой путь в жизни. Однажды наша начальница заявила нам, что она знает, что некоторые читают запрещенную литературу и ходят на собрания. Она просила нас этого не делать, так как полиция закроет училище, если найдет что-нибудь подозрительное. Мы любили свое училище, дорожили им и старались читать литературу так, чтобы это было незаметно. Хотя она и грозилась исключить того, кого поймает за таким занятием, никто за это исключен не был. Вспоминается еще такой случай. Однажды на свой урок начальница привела старушку, которая, как мы потом узнали, была знаменитая тогда Брешко-Брешковская, лидер партии эсеров. По этому факту мы поняли, что начальница принадлежала к партии эсеров, хотя она тщательно скрывала это.
В годы нашей учебы в старших классах училища (1903-1905 г.г.) в Кишиневе было много революционно настроенной молодежи. Гимназисты, реалисты и учащиеся профессиональных школ, интересовавшиеся политическими событиями, входили в Южнорусский союз учащихся, который в то время еще не определил свою платформу. В те годы подъема революционного самосознания в Кишиневе было много партий и организаций, от искровцев до сионистов, которые старались вовлечь молодежь в свою работу. В то время молодежи было исключительно трудно выработать свое мировоззрение. От неграмотных родителей мы не могли получить ответа на волновавшие нас вопросы: где истина, в чем смысл жизни и прочее, да и грамотные родители считали, что надо расти: вырастешь - узнаешь. Свою любознательность нам приходилось удовлетворять чтением художественной литературы. Большинство юношей и девушек старалось вступать в общеобразовательные кружки, ища ответы на волновавшие их вопросы.
В 1903 году я приняла участие в одном из кружков. Вначале он носил характер дружеской группы. Кроме нескольких девочек из нашего профессионального училища в нем участвовали молодые люди, уже работавшие и учившиеся в других заведениях. Из нашего кружка помню Исаака Альтмана, фактического организатора кружка, а также Бориса Зельцмана, Мальвину Патлажан. В кружке были также моя подруга Эстер и Абрам Гитерман, ставший потом моим мужем.
Исаак Альтман был по убеждениям, как мы потом поняли, социал-демократом.
В первое время мы просто изучали историю цивилизации Бокля, Элизе Реклю, затем политэкономию Железнова и Богданова, готовили по ним доклады, обсуждали прочитанное и часто спорили и мечтали о будущем.
После того, как наш кружок некоторое время проработал, меня выбрали делегатом от кружка в Южнорусский союз учащихся, где наш кружок приняли, а я, как делегат, участвовала в собраниях и приглашалась на заседания бюро. В мои обязанности входило привлекать лекторов для занятий кружка, организовывать в нашем училище другие кружки или привлекать в свой кружок новых членов. Самым трудным было доставать нужную нелегальную литературу, что также было моей обязанностью.
На общих собраниях делегаты отчитывались о работе кружков, ставились вопросы о программе кружков, об организации их нелегальной работы. После оформления кружка мы стали изучать историю рабочего движения, "Коммунистический манифест", а затем и "Искру" и другую революционную литературу.
Кружки собирались на квартирах их участников. Не все родители разрешали нам собираться, так как боялись полиции. Некоторые вообще были против нашего участия в кружках, чувствуя в этом недоброе. Такими были и мои родители. Однажды ночью я готовилась к занятиям в рабочем кружке и читала "Искру" и брошюру "Кто чем живет", а потом спрятала их под матрац. Утром, еще до моего ухода в училище, мать обнаружила эту литературу, схватила ее и тут же бросила ее в печь и сожгла, сказав, что я погублю всю семью, требовала, чтобы я перестала этим заниматься и что она всегда будет так делать.
Вернуть эту литературу нужно было очень скоро. За нее был уплачен залог в два рубля, собранный по копеечке членами нашего кружка. Я была очень огорчена и не знала, как мне быть. Товарищи поняли и выручили меня, хотя литературу было очень трудно доставать. В декабре 1903 года мы с подругой Эстер получили приглашение на нелегальное собрание социал-демократов, на котором товарищ Португейс делал доклад об итогах второго съезда партии. На этом собрании мы впервые услышали о большевиках, о новом уставе партии, о Ленине, о программе-максимум и программе-минимум. Как потом я поняла, большинство собравшихся придерживались большевистской позиции.
Собрание было организовано в доме одной гимназистки под видом именин. Была зима, снег скрипел под ногами, я очень волновалась, мне казалось, что скрип слышат городовые. У ворот стоял патруль. Пароль был "фонарь", ответ: "лампа". Собирались в одиночку. Наконец я попала в комнату, где на столе было угощение и собралось довольно много народу. Меня удивила обстановка собрания, но соседка по дивану, которой я шепотом высказала это, успокоила меня, сказав, что это маскировка на случай провала, что после доклада будут танцы и уходить без сигнала нельзя. Немного погодя пришла моя подруга и мы сели вместе. Доклад прошел спокойно. После доклада начали задавать вопросы. Вдруг нагрянула полиция. Несмотря на все принятые меры предосторожности и небольшую суматоху в момент появления полиции, началась переписка присутствующих. В момент суматохи докладчик был спрятан куда-то. Мы с подругой в этот момент были в уборной и, поняв происходящее, ухитрились проникнуть в какой-то сарай и через соседний двор вышли на другую улицу. Так мы получили первое боевое крещение.
После этого первого случая мне не раз еще приходилось участвовать в сходках и маевках. Обычно после серьезных разговоров разучивали и пели революционные песни: «Варшавянку», «Марсельезу», «Интернационал». Запомнилась мне одна песня рабочих неизвестного автора:
Тяжело нам всем живется на Руси святой,
Каждый шаг нам достается роковой борьбой,
Все народы у свободы уж живут давно,
А у нас одни невзгоды и темно, темно.
Помню одну из маевок 1904 года. Она была назначена на 8 мая за городом, на другом берегу реки. Еще с вечера мы договаривались с лодочниками о перевозе и в ночь переправлялись на ту сторону. За перевоз приходилось платить. Наконец собрались, прослушали рассказ о чикагских мучениках, выкинули красный флаг, запели песни. Тут нагрянула полиция. Разбежались в разные стороны. Кто умел плавать, бросился в воду и поплыл на другую сторону. Другие прятались по кустам. Полицейские задержали несколько человек и увели. Ребята поймали человека, который выдал полиции время и место маевки, избили его и написали "за провокацию".
Нам поручали распространять листовки, прокламации. Остерегаясь полиции и снабжая рабочих, мы изощрялись в способах распространения. Интеллигенции листовки опускали в почтовые ящики. Так формировалось наше революционное сознание.
В начале 1905 года, когда училище было закончено и я получила выпускной аттестат по ремеслу, все наше внимание было приковано к Одессе. Там происходили события, взволновавшие всю Россию – восстание на броненосце "Потемкин". Мечтой всех выпускников нашего училища было поехать в какой-нибудь большой город и найти там работу по специальности, так как в Кишиневе никакой промышленности не было. Многие мои товарищи и я стали искать возможности попасть в Одессу. Наши родители не хотели, чтобы мы уезжали в Одессу, так как уехавшие туда становились революционерами.
В это время в Кишинев приехал погостить мой дядя, живший в Одессе. Узнав, что я окончила училище и не имею работы, он уговорил моих родителей отпустить меня с ним в Одессу, обещая помочь мне там устроиться на работу.
...............................................................................................................................
Побег заграницу
В конце 1907 года... я скрылась в местечке Рышкановка под Кишиневом у старшей сестры Мени. Отсюда отец собирался переправить меня заграницу. Шурин мой (муж Мени) вел переговоры с контрабандистами и сговорился, что в конце декабря меня отправят через русские Новоселицы к австрийской границе. Я сидела в этой глуши и ждала.
Сестра моя Меня, далекая от всякой политики, всячески помогала мне. Так как на той границе, через которую меня хотели переправлять, был недавно провал и расстреляли двух бежавших, то надо было подождать, пока все уляжется.
Наконец я отправилась, и вот я – молодая девушка попала в "лапы" контрабандистов. Среди них были евреи и крестьяне местных деревень. Снабженная сорока рублями и теплой шалью сестры в зимнюю стужу я переправлялась через границу. Переход был очень трудный рискованный.
. Меня поразило: все мужчины-контрабандисты, несмотря на зиму, ходят в белых полотняных костюмах, а поверх козий кожух. Оказалось, что это для маскировки, в белом их трудно на снегу заметить.
Мой провожатый шел впереди, и я должна была следовать за ним. Я была инструктирована, что в случае, если меня остановят, я должна оказать, что еду к врачу лечиться. В то время практиковалось разрешение на временный выезд заграницу для лечения. Контрабандисты пользовались этим и за деньги, в зависимости от платы, отправляли нуждающихся разными путями через границу. Насчет меня они прекрасно понимали, что я скрывалась от полиции, и за это накинули цену – десятка два, но меня сестра снабдила, чем могла. Шаль, которую она мне дала, надо было вернуть ей обратно через контрабандистов, что будет знаком моего благополучного перехода через границу. Я конечно так и сделала, хотя недоверчиво отнеслась к этому. Оказалось, что у контрабандистов свои понятия о честности, и через некоторое время из письма сестры я узнала, что она получила шаль.
....
Знакомство с Лениным и Крупской
Наше личное, мое и мужа, знакомство с Лениным и Крупской состоялось в 1915 году в Цюрихе. Впервые я увидела их еще в 1908 году в Париже в клубе большевиков, собиравшихся на верхнем этаже одного кафе. В тот день Владимир Ильич делал доклад по аграрному вопросу.
Цюрихская группа большевиков выдвинула меня секретарем этого общества. Там и пришлось мне встречаться и работать с Надеждой Константиновной.
воспоминания
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
Нельзя видеть только белые или только чёрные полосы: они перемежаются. БЫЛО ВСЯКО и по-всякому. И в этом состоит правда жизни. 
