Из старых газет.
Модератор: rimty
Re: Из старых газет.
10 октября 1989 года,
газета "Вечерний Кишинёв":
725 рублей собрали ветераны-подпольщики, отзываясь на призыв "Вечернего Кишинева"
делать пожертвования в фонд сооружения памятника нашему выдающемуся земляку
И.Якиру, трагически погибшему от рук сталинских палачей.
газета "Вечерний Кишинёв":
725 рублей собрали ветераны-подпольщики, отзываясь на призыв "Вечернего Кишинева"
делать пожертвования в фонд сооружения памятника нашему выдающемуся земляку
И.Якиру, трагически погибшему от рук сталинских палачей.
Re: Из старых газет.
Газета “Бессарабская жизнь”, Кишинёв, 16 апреля 1916 г.
Мы отдали дань восхищения его художественному гению. Мы признали
в Толстом одно из величайших достижений нашего национального сознания. Толстым мы привыкли и умеем гордиться перед лицом всего мира. Ясную Поляну мы превратили в Мекку, и смиренное паломничество совершают туда не одни только правоверные.
Одним словом, для всех нас ясно величие Толстого, его значение в будущей культурной истории России и мира. Огромной скалой, по вершине которой ходят облака, высится он среди современной жизни, такой равнинной, сплошь текущей по таким убогим и узким низинам.
Но будем откровенны. Знаем ли мы, что делать нам с этой громадой? как сочетать ее с нашим обычным кругозором? как поднять равнинное течение нашей жизни на эту скалу?
Нет, не знаем. Легко могли бы знать, должны были бы знать, но знать
не хотим. Чураемся, отстраняемся от живой, интимной и глубокой близости
с Толстым, с делом его многотрудной жизни, с солью его проповеди.
Одним не хватает благородной смелости целиком отвергнуть его, целиком вычеркнуть из нашего духовного обихода. Другим чувство неловкости, какого-то неудобства и сознание своей малости, мизерности, пигмейства мешает свободно принять опыт толстовской жизни и его творческого дела.
И в том, и в другом случае нет того, что должно было бы быть — живого, интимного обмена между теми духовными ценностями, носителями которых являются с одной стороны — Лев Толстой и с другой — русская интеллигенция.
А в этом ведь все дело, если к подвигу гения мы чувствуем хоть какие-нибудь обязательства.
Гений всегда больше, чем чистый художник. Он — преобразователь жизни, пророк, провидец нового содержания и новых форм жизни, часто — мученик за них.
Гений — явление религиозного порядка, и потому должное отношение
к нему не может исчерпаться отрешенным от запросов и дела жизни эстетическим любованием. Если мы в духовном отношении не моты и не конченные люди, то мед мудрых озарений гения мы должны, так или иначе, потребить, напитаться им, переварить его в своем сознании. Принять или отвергнуть — это уже другой вопрос, но обязательно ввести его как живую, действенную силу в общую борьбу тех духовных сил, которые обычно называются нашим “я”.
И вот в отношении к Льву Толстому — да и только ли к нему! а Гоголь,
а Достоевский!— мы все это как раз и забывали. Твердили без конца и роздыху:
Величайший художник!
Великий учитель жизни!
И через полчаса аккуратно складывали его романы и статьи на книжные полки для того, чтобы забыть о них, как уже забыли о многих великих светочах, или если и вспомнить, то уже слишком в поздний час — когда смерть в ворота властно постучится. Мы всегда проходили мимо Толстого. Наше преклонение перед ним было пустое, не душевное, порою начинает казаться — чисто официальное, как холодная светская вежливость. И предсмертные слова Толстого: “Почему вы все около меня одного, когда в мире есть столько страдающих?” — право, имеют символическое значение. Все мы или, по крайней мере, большинство из нас топтались возле Толстого и вокруг Ясной Поляны, вовсе и не помышляя обратить хоть взоры свои туда, где вечно была душа Толстого — в деле разумного устроения жизни. Или, как говорит сам Толстой: “Мы все думаем, что наша обязанность, призвание — это делать разные дела: воспитать детей, нажить состояние, написать книгу, открыть закон в науке и т. п. А дело у всех нас только одно: делать свою жизнь, — сделать так, чтобы жизнь была цельным, хорошим, разумным делом. И делом не перед людьми, оставив по себе память доброй жизни, а делом перед Богом: представить Ему себя, свою душу, лучше, чем она была, ближе к Нему, покорнее ему, согласнее с Ним. Думать так, — главное, чувствовать так, — очень трудно: все сбиваешься на славу людскую. Но это можно и должно” (“Дневник”, I, 121).
Много ли подвинулась в этом отношении наша жизнь, хотя мы чуть ли не полвека ретиво чтим Толстого, обвешиваем свои кабинеты его портретами и носим глубокий траур в день его кончины?
Конечно, эта несообразность, эта нелепость многим бросалась в глаза, и вот перед нами чуть ли не повальный поход наших публицистов, философов и критиков против Толстого — моралиста и учителя жизни. Старались и стараются всячески стесать острые углы, парализовать и обезвредить силу его проповеди всеми средствами, всеми путями, от благородных силлогизмов Мережковского до грубых и грязных нападок Амфитеатрова в его придирчивых статьях “Господское дело”. Пока этот поход опирался на рассказы и статьи Толстого, разноплеменным участникам его нетрудно было одерживать сомнительные победы, указывая на логические невыдержанности, исторические несоответствия и отрешенность толстовской проповеди от тех путей, которыми идет, должна идти современная жизнь — и государственная, и экономическая, и общекультурная. Вообще, пока турнир идет на арене голо логической мысли, ведь так легко парировать удары противника и столько есть путей для того, чтобы уклониться от решительной встречи, — только побольше находчивости, эластичности и поменьше взыскательной требовательности!
Но вот теперь Толстой приходит к нам с “Дневником”. Тут он ничего не проповедует, ничему не учит, а просто раскрывает свою душу, процесс своей духовной жизни со всеми его прихотливыми зигзагами, могучими взлетами и горестными срывами. Да и не раскрывает, потому что не думает о зрителе и читателе, и книгу вовсе не предназначает к печати, а для самого себяс великой ответственностью и честностью следит, как это делает каждый вдумчивый и серьезный человек, за тем, что на дне души творится, следит и отмечает свой рост, болеет своими слабостями и недостатками, то улыбается, то жалуется, то глубоко скорбит и постоянно глубоко и горячо тихо молится.
Тут уже не отделаться силлогизмами и логическими увертками. Тут уже нет места соображениям о каких-то там исторических и социологических несообразностях. Перед нами живой опыт честной и огромной души, голос великого сердца, молитва человека перед его сокровенными святынями, страстное стояние перед Богом. И как о каждой молитве, тут правомерен только один вопрос: истинному ли Богу молится человек или перед идолами зажигает свои благоговейные свечи? Правильна ли его вера?
“Дневник” ставит этот основной, кардинальный вопрос с огромнейшей, хочется сказать, — стихийной силой.
Удивительная книга!
Знаю, что многие, что большинство, прочтя ее, скажут: скучно, неинтересно, мелко, однообразно как. И в самом деле, в “Дневнике” совсем нет новых и почти нет “интересных” — острых и пряных мыслей. Есть в нем и противоречия. Самый словесный убор книги слишком прост, а местами даже небрежен, какой-то уж непростительно черновой для книги. Чуть ли не на каждой странице натыкаешься на замечания, вроде следующего: “Думал, что напишу ясно и опять запутался; видно не готово”. (Пуристы и преданные друзья современных отполированных мыслей не простят этого; но, согласись, читатель, ведь чудесна эта искренность!) В силу всего этого книга может показаться будничной, усталой, чем-то вроде приходно-расходного списка духовных кредитов.
Но, конечно, это обманное впечатление. Вот как сам Толстой смотрел на свой “Дневник”: “Я последнее время, — пишет он Черткову в июле 1897 г., — стал опять записывать в дневник, — признак, что немного ожил духовно
и не чувствую себя более одиноким”. И действительно, “Дневник” — отсвет духовного горения, а не умирания, книга духовной мощи, а не слабости. И как острый нож в сердце она для всех тех, для кого духовные запросы не побрякушка и не дело десятое или никакое. Такие книги, как “Дневник” Толстого,
не прочитываются безнаказанно и не проходят для читателя бесследно. Эту книгу или отложишь в сторону с первых же страниц, — скучно, мол! — или же не оторвешься от нее до последней строчки и, прочтя, станешь другим, новым, лучшим или, по крайней мере, глубоко и искренно захочешь стать таким.
Перечел сейчас свою статью и берет сомнение: нужно ли было так много говорить об этой чудесной книге-исповеди и поднимать по поводу ее столько разнообразных и спорных вопросов.
Не лучше ли было бы просто выписать и указать вот на эту основную мысль “Дневника”:
“Как хорошо бы было, если бы мы могли с этим же вниманием жить, делать дело жизни, — главное: общение между людьми, — с тем же вниманием, с которым мы играем в шахматы, читаем ноты и т. п.”.
В самом деле, нужно ли что либо другое для правды жизни, чистоты ее?
И не весь ли Толстой в этой одной мысли?
- О “Дневнике” Льва Толстого
Мы отдали дань восхищения его художественному гению. Мы признали
в Толстом одно из величайших достижений нашего национального сознания. Толстым мы привыкли и умеем гордиться перед лицом всего мира. Ясную Поляну мы превратили в Мекку, и смиренное паломничество совершают туда не одни только правоверные.
Одним словом, для всех нас ясно величие Толстого, его значение в будущей культурной истории России и мира. Огромной скалой, по вершине которой ходят облака, высится он среди современной жизни, такой равнинной, сплошь текущей по таким убогим и узким низинам.
Но будем откровенны. Знаем ли мы, что делать нам с этой громадой? как сочетать ее с нашим обычным кругозором? как поднять равнинное течение нашей жизни на эту скалу?
Нет, не знаем. Легко могли бы знать, должны были бы знать, но знать
не хотим. Чураемся, отстраняемся от живой, интимной и глубокой близости
с Толстым, с делом его многотрудной жизни, с солью его проповеди.
Одним не хватает благородной смелости целиком отвергнуть его, целиком вычеркнуть из нашего духовного обихода. Другим чувство неловкости, какого-то неудобства и сознание своей малости, мизерности, пигмейства мешает свободно принять опыт толстовской жизни и его творческого дела.
И в том, и в другом случае нет того, что должно было бы быть — живого, интимного обмена между теми духовными ценностями, носителями которых являются с одной стороны — Лев Толстой и с другой — русская интеллигенция.
А в этом ведь все дело, если к подвигу гения мы чувствуем хоть какие-нибудь обязательства.
Гений всегда больше, чем чистый художник. Он — преобразователь жизни, пророк, провидец нового содержания и новых форм жизни, часто — мученик за них.
Гений — явление религиозного порядка, и потому должное отношение
к нему не может исчерпаться отрешенным от запросов и дела жизни эстетическим любованием. Если мы в духовном отношении не моты и не конченные люди, то мед мудрых озарений гения мы должны, так или иначе, потребить, напитаться им, переварить его в своем сознании. Принять или отвергнуть — это уже другой вопрос, но обязательно ввести его как живую, действенную силу в общую борьбу тех духовных сил, которые обычно называются нашим “я”.
И вот в отношении к Льву Толстому — да и только ли к нему! а Гоголь,
а Достоевский!— мы все это как раз и забывали. Твердили без конца и роздыху:
Величайший художник!
Великий учитель жизни!
И через полчаса аккуратно складывали его романы и статьи на книжные полки для того, чтобы забыть о них, как уже забыли о многих великих светочах, или если и вспомнить, то уже слишком в поздний час — когда смерть в ворота властно постучится. Мы всегда проходили мимо Толстого. Наше преклонение перед ним было пустое, не душевное, порою начинает казаться — чисто официальное, как холодная светская вежливость. И предсмертные слова Толстого: “Почему вы все около меня одного, когда в мире есть столько страдающих?” — право, имеют символическое значение. Все мы или, по крайней мере, большинство из нас топтались возле Толстого и вокруг Ясной Поляны, вовсе и не помышляя обратить хоть взоры свои туда, где вечно была душа Толстого — в деле разумного устроения жизни. Или, как говорит сам Толстой: “Мы все думаем, что наша обязанность, призвание — это делать разные дела: воспитать детей, нажить состояние, написать книгу, открыть закон в науке и т. п. А дело у всех нас только одно: делать свою жизнь, — сделать так, чтобы жизнь была цельным, хорошим, разумным делом. И делом не перед людьми, оставив по себе память доброй жизни, а делом перед Богом: представить Ему себя, свою душу, лучше, чем она была, ближе к Нему, покорнее ему, согласнее с Ним. Думать так, — главное, чувствовать так, — очень трудно: все сбиваешься на славу людскую. Но это можно и должно” (“Дневник”, I, 121).
Много ли подвинулась в этом отношении наша жизнь, хотя мы чуть ли не полвека ретиво чтим Толстого, обвешиваем свои кабинеты его портретами и носим глубокий траур в день его кончины?
Конечно, эта несообразность, эта нелепость многим бросалась в глаза, и вот перед нами чуть ли не повальный поход наших публицистов, философов и критиков против Толстого — моралиста и учителя жизни. Старались и стараются всячески стесать острые углы, парализовать и обезвредить силу его проповеди всеми средствами, всеми путями, от благородных силлогизмов Мережковского до грубых и грязных нападок Амфитеатрова в его придирчивых статьях “Господское дело”. Пока этот поход опирался на рассказы и статьи Толстого, разноплеменным участникам его нетрудно было одерживать сомнительные победы, указывая на логические невыдержанности, исторические несоответствия и отрешенность толстовской проповеди от тех путей, которыми идет, должна идти современная жизнь — и государственная, и экономическая, и общекультурная. Вообще, пока турнир идет на арене голо логической мысли, ведь так легко парировать удары противника и столько есть путей для того, чтобы уклониться от решительной встречи, — только побольше находчивости, эластичности и поменьше взыскательной требовательности!
Но вот теперь Толстой приходит к нам с “Дневником”. Тут он ничего не проповедует, ничему не учит, а просто раскрывает свою душу, процесс своей духовной жизни со всеми его прихотливыми зигзагами, могучими взлетами и горестными срывами. Да и не раскрывает, потому что не думает о зрителе и читателе, и книгу вовсе не предназначает к печати, а для самого себяс великой ответственностью и честностью следит, как это делает каждый вдумчивый и серьезный человек, за тем, что на дне души творится, следит и отмечает свой рост, болеет своими слабостями и недостатками, то улыбается, то жалуется, то глубоко скорбит и постоянно глубоко и горячо тихо молится.
Тут уже не отделаться силлогизмами и логическими увертками. Тут уже нет места соображениям о каких-то там исторических и социологических несообразностях. Перед нами живой опыт честной и огромной души, голос великого сердца, молитва человека перед его сокровенными святынями, страстное стояние перед Богом. И как о каждой молитве, тут правомерен только один вопрос: истинному ли Богу молится человек или перед идолами зажигает свои благоговейные свечи? Правильна ли его вера?
“Дневник” ставит этот основной, кардинальный вопрос с огромнейшей, хочется сказать, — стихийной силой.
Удивительная книга!
Знаю, что многие, что большинство, прочтя ее, скажут: скучно, неинтересно, мелко, однообразно как. И в самом деле, в “Дневнике” совсем нет новых и почти нет “интересных” — острых и пряных мыслей. Есть в нем и противоречия. Самый словесный убор книги слишком прост, а местами даже небрежен, какой-то уж непростительно черновой для книги. Чуть ли не на каждой странице натыкаешься на замечания, вроде следующего: “Думал, что напишу ясно и опять запутался; видно не готово”. (Пуристы и преданные друзья современных отполированных мыслей не простят этого; но, согласись, читатель, ведь чудесна эта искренность!) В силу всего этого книга может показаться будничной, усталой, чем-то вроде приходно-расходного списка духовных кредитов.
Но, конечно, это обманное впечатление. Вот как сам Толстой смотрел на свой “Дневник”: “Я последнее время, — пишет он Черткову в июле 1897 г., — стал опять записывать в дневник, — признак, что немного ожил духовно
и не чувствую себя более одиноким”. И действительно, “Дневник” — отсвет духовного горения, а не умирания, книга духовной мощи, а не слабости. И как острый нож в сердце она для всех тех, для кого духовные запросы не побрякушка и не дело десятое или никакое. Такие книги, как “Дневник” Толстого,
не прочитываются безнаказанно и не проходят для читателя бесследно. Эту книгу или отложишь в сторону с первых же страниц, — скучно, мол! — или же не оторвешься от нее до последней строчки и, прочтя, станешь другим, новым, лучшим или, по крайней мере, глубоко и искренно захочешь стать таким.
Перечел сейчас свою статью и берет сомнение: нужно ли было так много говорить об этой чудесной книге-исповеди и поднимать по поводу ее столько разнообразных и спорных вопросов.
Не лучше ли было бы просто выписать и указать вот на эту основную мысль “Дневника”:
“Как хорошо бы было, если бы мы могли с этим же вниманием жить, делать дело жизни, — главное: общение между людьми, — с тем же вниманием, с которым мы играем в шахматы, читаем ноты и т. п.”.
В самом деле, нужно ли что либо другое для правды жизни, чистоты ее?
И не весь ли Толстой в этой одной мысли?
- Автор - Павел Николаевич Медведев, критик и литературовед.
Re: Из старых газет.
Спасибо. За автора.Место- и время -весьма неожидано...
Re: Из старых газет.
Да, очень интересно. Cпасибо за отклик.
Автор учился в Кишинёве и окончил 2-ю Кишинёвскую гимназию.
Это одна из ранних статей Медведева о Толстом. Он прислал её в газету из действующей армии.
Автор учился в Кишинёве и окончил 2-ю Кишинёвскую гимназию.
Это одна из ранних статей Медведева о Толстом. Он прислал её в газету из действующей армии.
Re: Из старых газет.
- 6 марта 1916 года
- Злоупотребления при приеме на военную службу
действовавшая в местном по воинской повинности присутствии.
Арестовано 12 участников организации. Расследование производится.
газета "Русское слово"
Re: Из старых газет.
Оказывается за(почти) 100 лет ничего не изменилосьrimty писал(а):. Обнаружена организация по освобождению от воинской повинности,
- 6 марта 1916 года
действовавшая в местном по воинской повинности присутствии.
Арестовано 12 участников организации. Расследование производится.
газета "Русское слово"
Re: Из старых газет.
- 26 мая 1915 года
- Приют для сирот воинов
на нем приюта на 1,000 сирот воинов.
Приют устраивается по инициативе архиепископа Платона.
Re: Из старых газет.
Имеется в виду приют в нынешних Скиносах.rimty писал(а):
- 26 мая 1915 года
Кишинев, 25, V. Дума отвела из городских владений участок земли в 8 десятин для постройки
- Приют для сирот воинов
на нем приюта на 1,000 сирот воинов.
Приют устраивается по инициативе архиепископа Платона.
Успели построить часовню (про всё остальное - не знаю).
Re: Из старых газет.
7 ноября 1907 года
Крайне необходимо понижение тарифа на зерно, привозимое из Сибири и других урожайных местностей.
20 декабря 1907 года
КИШИНЁВ, 19, XII. Губернское земское собрание постановило ходатайствовать об усилении
уголовной и денежной ответственности за злоупотребления в хлебной торговле, а также
об устранении обвиненных от дальнейшего участия в хлебной торговле.
- Дороговизна хлеба
Крайне необходимо понижение тарифа на зерно, привозимое из Сибири и других урожайных местностей.
20 декабря 1907 года
КИШИНЁВ, 19, XII. Губернское земское собрание постановило ходатайствовать об усилении
уголовной и денежной ответственности за злоупотребления в хлебной торговле, а также
об устранении обвиненных от дальнейшего участия в хлебной торговле.
Re: Из старых газет.
"...почему губернатор разрешил демонстрирование
противонравственной картины. "
Ух,ты!Интересно,где-то на торрентах есть эти самые "Ключи счастья"
противонравственной картины. "
Ух,ты!Интересно,где-то на торрентах есть эти самые "Ключи счастья"
- Gromescu
- Новичок
- Сообщения: 93
- Зарегистрирован: 30 янв 2010, 21:26
- Откуда: Таганрогъ
- Контактная информация:
Re: Из старых газет.
О фильме: http://www.kino-teatr.ru/kino/movie/empire/9065/annot/Igori писал(а):"...почему губернатор разрешил демонстрирование
противонравственной картины. "
Ух,ты!Интересно,где-то на торрентах есть эти самые "Ключи счастья"
Роман: http://az.lib.ru/w/werbickaja_a_n/text_0100.shtml
Сам фильм похоже не сохранился: http://rutracker.org/forum/viewtopic.ph ... 6#56080776
Re: Из старых газет.
- 4 ноября (22 октября) 1914 года
Новый полицеймейстер приедет в Иркутск около середины ноября.
/газета "Иркутская жизнь"/
- NewKent
- Местный
- Сообщения: 585
- Зарегистрирован: 27 сен 2010, 20:49
- Откуда: Аккерман
- Контактная информация:
Re: Из старых газет.
В 1910 году Степан Архипович Петровский был Аккерманским полицмейстером. После событий 1905 года полицмейстеры в нашем городе менялись часто, вот и Петровский прослужил чуть больше года.rimty писал(а):На должность полицеймейстера гор. Иркутска назначен г. Петровский из Кишинева.
- 4 ноября (22 октября) 1914 года
Новый полицеймейстер приедет в Иркутск около середины ноября.
В 1911 году переведен в губернский город Кишиневским полицмейстером.
В 1914 назначен в Иркутск. Население Иркутска тогда было 50тыс. против 100тыс. в Кишиневе. Может в наказание ?
Вот немного о дальнейшей судьбе Степана Петровского:
А бороться ему пришлось с целым самогонным морем, залившим в годы войны Иркутск:Когда Петровский вступал в должность полицмейстера, передававший ему дела Варушкин заявил с видом благодетеля:– Вот, оставляю вам город спокойный и трезвый, всего-то и нужно, что не распускать опытных карманников да охотников до того, что плохо лежит. Так продержитесь год или даже два – это как повезёт уж. Но потом ударит, непременно ударит!Действительно, 1915 год для иркутской полиции выдался довольно спокойным, и Степан Архипович напряжённо думал, когда и откуда «выстрелит».
http://www.vsp.ru/social/2013/09/23/536051... Ещё недавно Степану Архиповичу казалось, что победа близка и первый звоночек о ней прозвенел, когда от спирта, спрятанного на крыше, чуть не погиб целый поезд. А вскоре после этого сгорела баржа товарищества братьев Глотовых – при посадке пассажир уронил бутыль со спиртом, замаскированным под дистиллированную воду.
http://zaimka.ru/sysoev-crime/В 1915 году Иркутский полицмейстер Петровский сообщал генерал-губернатору, что на территории края «существует партия больших преступников — грузин, представляющая из себя шайку вымогателей, шулеров, распространителей фальшивых денег и различных подложных документов»
http://www.magnit-baikal.ru/publ/irkuts ... 24-1-0-769Сразу же по получении известия о падении самодержавия в Иркутске были арестованы генерал-губернатор А.И. Пильц, полицмейстер Петровский, офицеры губернского жандармского управления, отстранены от должности начальник дивизиона Бобровский, губернатор Югон, командующий войсками военного округа Шкинский, главный инспектор народных училищ Василенко. Вскоре всем им было разрешено выехать из Иркутска.
Re: Из старых газет.
Замечательно. Спасибо.NewKent писал(а): Вот немного о дальнейшей судьбе Степана Петровского
Re: Из старых газет.
1919 год. Сообщение о смерти долгожителя Герша Когана, умершего в 107 лет.
Был женат 4 раза, до самой смерти сохранял хорошую память, зрение и слух.
В 1914 г. ездил на заграничный курорт, где его застало начало войны, он
перенёс немало мытарств, пока добрался из Германии на родину.
- газета "Бессарабский вестник":
Был женат 4 раза, до самой смерти сохранял хорошую память, зрение и слух.
В 1914 г. ездил на заграничный курорт, где его застало начало войны, он
перенёс немало мытарств, пока добрался из Германии на родину.
- газета "Бессарабский вестник":
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
Re: Из старых газет.
Журнал "Всемирная иллюстрация" за 1877 год.
Путевые заметки нашего корреспондента -
виды, сцены и типы Кишинёва
http://www.jewishgen.org/bessarabia//files/
Путевые заметки нашего корреспондента -
виды, сцены и типы Кишинёва
http://www.jewishgen.org/bessarabia//files/
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
Re: Из старых газет.
1940 год.
На снимках - трудящиеся Кишинёва приветствуют части Красной Армии, вступающие в город.
На снимках - трудящиеся Кишинёва приветствуют части Красной Армии, вступающие в город.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
Re: из старых газет.
"Молдавская пирамидка"
У популярной во многих странах мира головоломки, названной по имени ее изобретателя венгерского архитектора - кубиком Рубика, появилась конкурентка. Молдавская пирамидка - так назвал свою объемную логическую игру главный технолог Кишиневского тракторного завода А.Ордынец. На его изобретение выдано авторское свидетельство. К выпуску пирамидки приступили несколько предприятий страны. Ее автор в свободное время разрабатывает новые разнообразные геометрические головоломки, у каждой из которых свой секрет.
«Вечерний Кишинев». 21 май 1983
- Развивает мышление
Чтобы добиться желаемого результата - собрать грани из треугольников одинакового цвета, нужно упорно потрудится, перебрав многочисленные варианты. Возможное число их астрономическое, но меньше чем в кубике. Поэтому с одной стороны пирамидка доступнее для играющих. В другом отношении она сложнее, так как перемещение игровых элементов - четырнадцать маленьких аналогов пирамидки происходит вокруг осей, расположенных по отношению друг к другу не под прямым углом...
- "Правда", 25 апреля 1982 года
- NewKent
- Местный
- Сообщения: 585
- Зарегистрирован: 27 сен 2010, 20:49
- Откуда: Аккерман
- Контактная информация:
Re: из старых газет.
Помню, мы тогда спрашивали в магазинах: "У вас есть кубик рубик треугольником ?"rimty писал(а):"Молдавская пирамидка"
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
Re: Из старых газет.
Еще и змейка была