Модератор: rimty
Згурицу основали евреи на подаренных землях, выкупленных у прежних собственников царским правительством, и этот исторический факт лживо умалчивался в краткой энциклопедии)))steinchik писал(а): ↑25 авг 2021, 20:02Дело не в этом. В СС существовала практика замалчивания исторических фактов. А это - тоже определенная форма лжи.
https://www.archives.gov/research/jfk/w ... ix-13.htmlMarina Prusakova was 19 years old when she met Oswald. (See Commission Exhibit No. 1395, p. 270.) She was born on July 17, 1941, at Severodvinsk (formerly Molotovsk),Arkhangel Oblast', Russia.645 A few years later, her mother, Klavdiya Vasilievna Prusakova, married Aleksandr Ivanovich Medvedev, who became the only father Marina knew.646 While she was still a young girl, Marina went to Arkhangel'sk, Arkhangel Oblast', to live with her maternal grandparents, Tatyana Yakovlevna Prusakova and Vasiliy Prusakov. Her grandfather died when Marina was about 4 years old; she continued to live with her grandmother for some time.647 When she was not more than 7, she moved to Zguritva, Moldavian SSR (formerly called Bessarabia) to live with her mother and stepfather, who was an electrical worker.648 In 1952,
полностью..Фира Усатинская (Гринзайд) «Надо описать мою, не самую страшную историю».
Свидетельство о румынском Холокосте
[Жизнь при румынах до 1940]
Я родилась в местечке Згурица, Сорокского района, на севере Бессарабии. Згурица — почти чисто еврейское местечко[5]. Вокруг было много молдавских сел. Згурица расположена на холме. С одной стороны небольшой обрыв, где текла мелкая речка[6], стояла баня, была старая водяная мельница, возле которой 100 лет назад проходила основная трасса в Сороки. С другой стороны были новые планы[7], прекрасное поле для игры в футбол, подальше было еврейское кладбище, которое соседствовало с каменными карьерами. Внизу от холма шла дорога к холмам, фермам и первая дорога в Макаровку. Осталась четвертая сторона — здесь было село Згура впритык к Згурице. Место красивое, особенно летом, когда все покрывалось зеленью, цветами.
Через почти середину местечка проходила трасса из Сорок мимо новой мельницы к железнодорожной станции Флорешты, по этой дороге было еще ответвление, ведущее к железнодорожной станции Дрокия[8], меньшей размерами, чем Флорешты.
Считалось, что Згурица — большое местечко. У нас была прекрасная библиотека на идиш, прекрасный театр, больница где-то на 50 мест, синагога, большая аптека, банк и даже нотариальная контора. Лет 10 работала еврейская гимназия, была румынская школа бесплатная и в обязательном порядке. Но главное, в Згурице жили бедные, но веселые евреи.
Итак, я родилась в Згурице 25 декабря 1929 в семье ортодоксального еврея Ишие Гринзайда. Я была четвертая девочка по счету. До меня у моих родителей было еще два мальчика, но они умерли от дизентерии в детстве. Тогда дизентерию еще не лечили. Дали мне имя Фрима и, как водилось, все мои данные записали в одном из молебников. Но во время войны наш дом сожгли, и никто точно не помнил, когда я родилась: то ли в 1928, то ли в 1929. Медицина вообще считала, что я родилась в 1931. Я решила вопрос сама: меня записали Гринзайд Фрима 25/XII 1929. Секретарша по ошибке записала меня не Фримой, а Фирой (перекрестили), и я стала Гринзайд Фира Овсеевна.
Мой отец был родом из Згурицы, образованный человек по тому времени, очень верующий, мы соблюдали субботу и все еврейские праздники по всем правилам. У папы был прекрасный голос, он отлично рассказывал притчи, рассказы и еще импровизировал их. Папа был кантором в синагоге, но на этом прокормить семью было невозможно, поэтому он покупал и продавал зерно. Тяжело было, жили небогато, но честно и как-то сводили концы с концами.
...
[Жизнь при Советах 1940–1941]
29 июня 1940 в Згурицу пришла Советская Власть. Ее встретили наши коммунисты с флагами, музыкой и т.д. Все остальные люди просто не знали: то ли радоваться, то ли плакать.
Просто сидели и ждали, что еще будет. Мы относились не к богатым, и нам особенно бояться нечего было.
Суть Советской политики узнали быстро. Ночами стали исчезать целые семьи богатых и не богатых.
Шли всякие слухи. Было страшно. В местечке у нас был очень бедный безграмотный сапожник (имел 12 детей), но от природы одаренный умением что-то сочинить. Он как-то остановил папу и сказал ему:
«А рыбы[19] Ишие, Вы знаете что такое СССР? Я Вам скажу:
Сыз ныт гевейн — Не было.
Сыз ныт ду — Нету.
Сы вет ныт зайн — Не будет.
Рецих ныт айн! — Не внушайте себе!»[20]
...
Память детская, где она сейчас?! Уже к концу учебного года мы сносно говорили по-русски! Были пионерские отряды. Вожатые все из России. Учить язык помогали. Но все мероприятия и походы намечались на субботу или праздники: отвлекали от религии.
У нас изменения произошли только в том, что синагогу закрыли, собираться молиться запретили, но дома папа по-прежнему молился утром и вечером. Субботу и праздники проводили дома по всем правилам при закрытых дверях. Бывало даже у нас и в других домах: собирались на миньян[22] 10 или больше евреев для молитвы, особенно если был юрцайт[23] (годовщина смерти) или другие мероприятия. Итак, под запретом, но мы оставались верующими.
Вот уже год советской власти почти позади. Доходили слухи о том, что происходит в Германии, но никто не верил этим слухам. Говорили: «Сгущают про Германию, где евреям жилось очень хорошо. Германия двадцатого века не может совершать злодеяния». Примерно так рассуждали евреи у нас на лавке перед домом. А ведь они до 1940 получали газеты и на румынском, и на идиш, где были описаны жуткие случаи из жизни евреев в Европе, но, увы, не верили и не хотели верить. Дорого мы заплатили за это неверие…
Первые три дня оккупации
Итак, мы не эвакуировались и ждали румынских властей. Где-то с 4 июля у нас было безвластие. Советская власть, русские — ушли тихо, не предупредили никого, не объясняли, чтó нас ждет, может быть, тогда была бы другая реакция. Никто не знал, чтó будет с нами. Было спокойно, хотя эти четыре дня без власти могли привести к погрому. И некому даже было бы навести порядок, но всё обошлось. Все дрожали в своих домах. И только 7 июля 1941 к нам вошли румыны и немцы. Была попытка жителей встретить новые власти хлебом и солью, но как только подошли войска, раздался крик: «jidani la o parte!» — т.е. «жиды в сторону». И началась резня и издевательства.
Вернусь чуть назад. 7 июля утром мне сказала Маня, чтоб я сбегала в школу: на окне она оставила домино, лучше забрать их домой. Я помчалась, забрала домино и благополучно вернулась домой. Но я обратила внимание, что улицы совершенно пустые и что на новых планах большое количество телег с людьми. Прибежав домой, я об этом рассказала маме. При мне не было никаких эмоций, но мама поговорила с папой, потом к нам перешел дядя с семьей. Нас было одиннадцать человек в доме, и мы стояли в передней комнате и смотрели в окно. Мама не разрешила папе отлучиться от дома, так что все были у дверей и окон, когда сосед прибежал со встречи с румынами и немцами и закричал: «Евреи, быстро прячьте детей и себя, убивают наших!» Бедный человек, он еле бежал. Эта картина врезалась в мою память до конца моих дней. Мы все стояли у окон, когда буквально через пять минут началось что-то невероятное: по дороге мчались телеги с крестьянами, на улице стоял крик, гам людей, лошадей, стук копыт и колес и пух от еврейских подушек.
Ужасное, пугающее зрелище: даже потемнело от пыли и пуха в воздухе. И вдруг, едет телега, в которой хозяин, жена, дети, и он соскакивает с телеги, берет большой камень и бросает в папу, слава Богу, не попал. Он первый разбил окна в нашем доме, и если бы его не удержали жена и дети, он бы нас всех перерезал бы! Увы! Я тоже поняла, что за телеги ждали на планах: наши соседи-крестьяне приехали грабить, ждали сигнала начать погром. Слышны были крики, стрельба и шум, шум приближающейся смерти!
По приказу папы мы все покинули места у окон и ушли в самую заднюю часть дома: в кухню. Бабулю и сестер спрятали на печке, мы, дети, сразу стали взрослыми, сидели без звука с мамами и папами. Грабили всех, и наш дом тоже. Что разбивали, что выбрасывали, а в основном забирали всё. Лезли на чердак, не стыдились, что мы тут и всё видим и слышим. А мы сидели в кухне и дрожали все от страха. Нас никто не трогал. В кухню шум с улицы не доходил. Наше положение было ужасным, но никто из нас еще не знал, что происходит в местечке. Еще надеялись, что после погрома станет спокойно.
Так прошел долгий летний день 7 июля — страшный день. О пище никто даже и не вспоминал. Правда, пили воду. Вот так дрожать и волноваться, так страдать пришлось с 11 утра до 10 вечера, когда стало тихо, перестали грабить, боясь темноты. Зажгли свечу, и мама достала хлеб и какие-то овощи, чтоб накормить детей — ведь целый день никто даже не вспоминал о еде. Боже, как действовал этот меч над головой, а бедные мои родители еще больше волновались за судьбу своих дочерей!
Мы начали закусывать, и вдруг через окно кухни к нам ввалился человек — еврей, мы все его знали, и произнес: «Спасите меня, за мной гонятся солдаты и хотят убить. Увидев свет в окне, я сюда прибежал». Все в ужасе! Папа с дядей выглянули на основную улицу, потом во двор и, убедившись, что никого нет поблизости, вернулись на кухню. Конечно, моментально потушили свечу, доедали хлеб с водой в темноте. Я сомневалась, что родители и дядя с тетей вообще ели что-нибудь. Этого Хайма посадили за печкой, и он рассказал нам, чтó делается в местечке. Говорили тихо, старались, чтоб мы не услыхали всё, но напрасно, наше внимание было сосредоточено на Хайме, ловили каждое слово.
Оказалось, что за первый день погрома в Згурице уже насчитывается больше 200 убитых, причем убиты жуткой смертью[24]. Причем число застреленных солдатами было меньше, чем убитых крестьянами!
Так мы узнали, что недалеко от нас сейчас родные хоронят Зейгерыл (забыла имя), которому выпустили мозги, и рядом убит Кандел, подросток 15 лет — ему выпустили кишки: они пытались оказать сопротивление грабежу и т.д. Все поняли, что дело обстоит серьезно и надо прятаться. Совет старших принял решение, что мы опускаемся в башку[25]. Время уже было час ночи. Но о сне и речи не могло быть. Этот Хаим рассказал столько случаев убийств и расстрелов, что ужас охватил всех.
...
